Первое письмо, которое я могу привести здесь, написано в сорок втором году, вскоре после того, как Красная Армия отогнала фашистские армии от Москвы.

"Дорогие мои! Я здоров. Стараюсь, как и все, живота не жалея. Я близко вижу лик войны. Армия Гитлера - это не солдаты, это зверье, и вот потому так справедлив наш закон: "Истребить всех!" Пережито много, страшное выстояли, выстояли потому, что народы нашей Родины - герои, богатырь - русский народ. Мы идем в сторону, где солнце заходит. Отступающее зверьё всё жжет, население угоняет. Трудно найти слова, но есть два слова, которые неугасимо живут в наших сердцах: "Мы победим!" И эти слова не хвастовство. У гитлеризма всё идет на убыль, у нас все - на возрастание наших моральных и материальных сил."

Я писал (отрывок из моего письма):

"Дорогой папа! Твое письмо получил. У нас всё хорошо. Поздравляю тебя с XXV годовщиной Октября. Эти рисунки я тебе дарю на память к этой великой годовщине. Желаю боевых успехов... Если можно, то пришли мне "холодное" или "горячее" оружие. Ну, вот и всё. Целую тебя. Твой сын".

Сыну к тому моменту исполнилось одиннадцать лет. И, как вы понимаете, ему, пацану, в далеком тылу это оружие было совершенно необходимо.

С такими просьбами я обращался к отцу не раз. Но он почему-то не выполнял их.

Я привожу рисунок из другого письма, другого, более позднего года. Но он очень характерен для моих "графических" упражнений военных лет: это что-то вроде карикатуры. Характерен и сюжет, он часто появлялся еще в детских журналах до войны: в переплетении веток надо было отыскивать фигуры людей. У меня это партизаны, которые спрятались в деревьях и обстреливают немцев.

Из отцовского письма, посланного в октябре 1942 года:

"Дорогие мои! Давненько не писал и не потому, конечно, что нет время, а говоря откровенно трудно писать и, пожалуй, даже стыдно. Из всей ситуации делаешь единственный вывод: работать лучше, крепче, яростнее. Всё остальное отложим до после войны. Мои дела идут совсем не плохо, как говорят, по иерархической лестнице поднялся вверх. Собственно говоря, этот подъем и определял качество и оценку моей работы, сам же подъем мне мало импонирует. Я привык работать самостоятельно и в строевых частях, приобрел в этом ряд привычек, от которых отказаться очень трудно. На нашем фронте дела идут неплохо, трудимся, чтобы было лучше."

"Подъем", о котором пишет отец - это назначение помощником к большому начальнику в штабе воздушной армии. В начале следующего года отец добился возвращения в действующую "строевую" часть, во вновь создаваемый истребительный корпус, в котором он и провоевал до 9 мая 1945 года.