(Глава из книги "Одна обыкновенная жизнь. Очерки автобиографии")

Блокадные будни Блокадный быт Романтика книжная и реальная Мои обязанности Баня Однажды летом 42-го... Снова в школу Блокадный земляк Картошка Победа!.. Победа!..

Люди, которые знают о блокаде по официальным документам - фотографиям, кинофильмам, плакатам, музейным экспозициям - не могут понять, как можно было существовать в тех условиях, когда не было еды, воды, тепла и света, когда каждый день можно было погибнуть от осколка снаряда или бомбы и оказаться под развалинами дома.

В блокадный быт люди вживались постепенно. Складывался своеобразный блокадный образ жизни. Жизнь стала резко меняться с наступлением холодов. О том, что были введены карточки, что уменьшалась норма выдачи продуктов и хлеба и была доведена до минимального предела (250 г рабочим и 125 г служащим, иждивенцам и детям), который не был достаточен для того, чтобы выжить - об этом знают все. Но ведь постепенно пропадало всё необходимое для жизни.

Надо было думать, прежде всего, о тепле и о том, где и как готовить пищу, как сохранить детей, которых необходимо не только кормить, но и мыть и стирать пелёнки.

Стали ставить в квартирах буржуйки - печки величиной с небольшой ящик или ведро с конфоркой и трубой в окно. Стены домов стали покрываться чёрными полосами от копоти.

У нас тоже появилась буржуйка. Трубу вывели в дымоход рядом с камином. Но надо было иметь дрова. Их продавали вязанками или поленьями около булочных, выменивали на вещи или кусочки хлеба. В нашей семье эта забота полностью легла на плечи мамы. Она обычно уходила рано утром куда-то далеко, на Петроградскую сторону или на Васильевский остров, туда, где были ещё кварталы деревянных домов, которые горели тогда каждую ночь. Полусгоревшие дома разбирали на дрова, и можно было найти доску или кусок бревна. Иногда удавалось купить полено где-то около дровяного склада. Чтобы доставить полено к дому, брали с собой большой гвоздь и верёвку. Вбивали гвоздь в бревно, привязывали верёвку и волоком тащили до дома. Зимой это было легче, чем нести вязанку за спиной.

Как только ударили сильные морозы (в конце ноября), начались нелады с водопроводом. Сначала вода стала течь тонкой струйкой, потом - каплями и, наконец, настал день, когда надо было думать, откуда её приносить. Какое-то время воду брали в подвале, но очень недолго, дня 2-3. Потом пришлось ходить за ней в другой дом - на другую сторону улицы, недалеко от гостиницы "Астория". Там был кран в подворотне, и туда приходили люди из нескольких домов. Создавалась очередь, а когда вода стала плохо течь, стояли долго, и час, и два. В конце концов, за водой пришлось ходить на Неву, к проруби за Медным всадником. Это было нелегко по разным причинам. У нас не было вёдер или большого бидона с крышкой, и вода сильно расплёскивалась. Бидончики и единственное ведро везли на детских санках по неровностям нерасчищенных улиц. Мне часто приходилось ходить с мамой и придерживать сзади санки и ведро, чтобы они не опрокинулись, и вода не очень сильно расплёскивалась. Очень трудно было доставать воду из узкой проруби и поднимать её к санкам. Люди падали, разливали воду, и она тут же превращалась в лёд, а лестница - в ледяную горку. Подняться можно было, только помогая друг другу, когда кто-то подавал руку сверху.

Забота о воде тоже легла на плечи мамы.

Надо было позаботиться и об освещении. Электричества к началу холодов уже не было, но это произошло не сразу. Постепенно, изо дня в день напряжение убывало, лампочки горели еле-еле, и, в конце концов, оставался только красный волосок - проволочка внутри лампы. При таком освещении все передвигались по комнате, как тени. Оно помогало только не натыкаться друг на друга, но делать ничего было нельзя.

Сначала сожгли все свечи. Когда был керосин, зажигали керосиновую лампу. Когда и он стал недоступной роскошью, стали делать коптилку - фитилёк, опущенный в плошку с горючим маслом. Как когда-то в лампадках. Но коптилки потому так и назывались, что давали много копоти, от них при дыхании сажа оседала на лицах, особенно вокруг рта и ноздрей. Чёрные круги на лице стали неотъемлемой чертой внешности блокадников.

Главной заботой, конечно, была забота о хлебе, о еде. Мы выжили благодаря тому, что были все вместе. Нас было 8 человек. А ещё иногда по воскресеньям отпускали с "казарменного положения" родственников, и они приходили к нам.

Очереди за хлебом становились всё длиннее. Хлеб в булочные привозили всё реже. Сначала стояли на улице и ждали привоза. Потом ждали своей очереди. Это занимало несколько часов. А в декабре были дни, когда в булочные ничего не привозили. Всё равно стояли.

Хлеб был липкий, почти чёрный. Однажды оказалось, что есть его невозможно: он был горький, как полынь. Многоопытная бабушка Елена Гавриловна внимательно его рассмотрела и поставила диагноз: чёрные комочки - мышиный помёт.

На наши шесть хлебных карточек мы получали около одного килограмма в день. Всегда старались получить на день вперёд, лучше на два. Но на два дня не давали.

Очередь шла очень медленно. Продавщица замёрзшими руками в перчатках с отрезанными пальцами должна была при коптилке отрезать от каждой карточки талоны, наклеить их на листы бумаги по категориям (рабочие, служащие, иждивенцы, дети), получить деньги и взвесить хлеб. Его надо было как можно скорее спрятать в сумку или портфель (не в сетку), и только после этого выбираться из очереди, прижав к себе. У прилавка люди обычно толпились. Хлеб могли отобрать. На улице тоже было опасно, его и здесь могли выхватить из рук. Особенно опасны были ремесленники - мальчики-подростки из ремесленных училищ, с голодными глазами и почерневшими лицами. И одеты они были во всё чёрное.

Килограмм хлеба надо было делить на 6 человек и на 3 раза в день, т.е. на 18 кусочков. Кроме хлеба ежедневно варили большую кастрюлю крупяного супа. В него добавляли то, что было: сушёные овощи или какие-нибудь консервы, полученные по карточкам.

Продукты, кроме хлеба, получали в одном из ближайших магазинов, к которому были прикреплены. Чаще всего у "водников" - так назывался магазин на углу Гороховой и Герцена, в доме №28. Был ещё магазин "ОРС" - отдел рабочего снабжения фабрики им. Володарского на Гороховой, но туда прикрепляли только работающих на фабрике и иногда отдельных счастливцев, кому повезёт. А вот на углу Невского и улицы Гоголя (Малой Морской) магазин назывался "генеральский". Входили туда только по пропускам. В дверях стояли очень грозные стражи порядка в белых тулупах. Ходили слухи, что там было всё.

В день на суп отмеривали одну чашку крупы и на кашу 2 чашечки. Каша - или утром, или вечером. Разумеется, на воде. Разумеется, без масла. Только изредка одна чайная ложка подсолнечного.

По карточкам получали брикеты каши, какие-то кофейные брикетики величиной с ириску, которые предназначались для разведения водой, но были съедаемы, как конфеты. Ещё на сахарные талоны можно было получать пряники или печенье, которое покупали для Пети. На мясные талоны - чаще всего рыбные консервы - что-нибудь в томате. Позднее появилась американская тушенка, яичный порошок, колотый шоколад, но нормы были минимальны, и вся декадная норма съедалась за 2-3 дня. Это в 1942 году, а в декабре 1941 был пик голода, холода, смертельной опасности.