(Глава из книги "Одна обыкновенная жизнь. Очерки автобиографии")

Блокадные будни Блокадный быт Романтика книжная и реальная Мои обязанности Баня Однажды летом 42-го... Снова в школу Блокадный земляк Картошка Победа!.. Победа!..

Два-три раза за зиму вдруг становилось известно, что в определённый день будет работать баня. Баня находилась во дворе, куда вела длинная, как тоннель, подворотня.

Попасть в настоящую баню, тёплую, с горячей водой, казалось несбыточной мечтой. Мылись изредка и кое-как прямо в комнате из тазика около буржуйки. Однако чтобы попасть в рай, надо было пройти через чистилище.

Очередь была такая, что трудно было назвать её длинной. Она много раз петляла в тесном дворике и имела вид плотной толпы, где каждый знал, кто за кем, но в любой момент мог быть оттеснён в сторону и потерять своё место в очереди. Сначала стояли в кассу, где вместе с билетом покупали микроскопический кусочек чёрного мыла. Потом собственно в баню, куда впускали партиями человек по пятьдесят. В мыльной поочередно мылись то гражданские (женщины), то военные (мужчины), которых впускали через другой вход, из мужского отделения. Но прежде чем попасть в раздевалку, надо было в принудительном порядке выпить полстакана хвойного витамина -жидкости ярко-зелёного цвета с сильным запахом хвои и вкусом чего-то несъедобного. Здесь же решительные тётки осматривали каждого, и если видели на ком-то слишком много вшей, отправляли в санпропускник. Основным признаком отбора было наличие насекомых прямо на верхней одежде. Рядом с такими людьми было страшно оказаться рядом.

Мыться надо было быстро, давалось определённое время, но подача горячей воды часто почему-то прекращалась, и приходилось ждать теперь уже у кранов. Было холодно. В конце концов, за все мытьё удавалось получить не более двух тазов воды. Всё же это была баня, смена белья и чувство хоть какого-то обновления. Но для меня всё осложнялось.

Дело в том, что с осени 1941 года я болела золотухой. Вся задняя часть головы от макушки до шеи и от уха до уха была покрыта болячками, струпьями от мелких нарывов. Болезнь иногда обострялась, болячки мокли, потом подсыхали, покрывая голову коростой. За ушами и на шее с обеих сторон набухали железы. Иногда они болели так, что трудно было повернуть голову или лежать на боку. Меня со слезами остригли "под мальчика". Изредка смазывали голову какой-то мазью, но это не помогало. Стало немного легче летом, на солнце и воздухе. Но всю зиму я не снимала тёплой одежды и платка, который закрывал голову и концы его завязывались на поясе за спиной.

Мою голову нельзя было мочить. Но нельзя было и не вымыть. Пришлось терпеть.

Эта болезнь мучила меня всю войну, а рецидивы были и после, в течение всего 1946 года.

Наконец стало теплее, начались весенние дни. Очистили город. Пустили трамвай. Это факты, известные из любой хроники того времени. Но намного легче не стало. Еды истощённым людям по-прежнему не хватало. Продолжались бомбёжки и обстрелы. Временами обстрелы были более интенсивными, чем зимой.

С мая, когда выросла трава, мама и бабушка Елена Гавриловна стали регулярно ездить на Ржевку, где была конечная остановка трамвая. Они собирали крапиву, лебеду, дикий щавель, кислицу и другие съедобные травы. Всё это вместе шинковали, добавляли очень немного воды, тушили минуты две, и получалась солянка. Она была великолепным подспорьем. Хоть какие-то витамины.