Пятьдесят пять лет... Такой большой срок... Да, ровно пятьдесят пять лет прошло с окончания Великой Отечественной войны. А ведь до сих пор находят на земле разбившиеся самолеты, обломки танков и останки людей в них. Пятьдесят пять лет - такой большой срок, за это время родившийся младенец может вырасти, стать взрослым, вырастить детей, порадоваться внукам и оставить наш мир. Словом, человек может прожить целую жизнь. Пятьдесят пять лет такой большой срок, а война до сих пор напоминает о себе, память о войне прочно зацепила души людей, участвовавших в ней, наших бабушек и дедушек.

А что нам, новому поколению, известно о Великой Отечественной войне? Немногое... Как сражалась наша армия? Сколько людей погибло на этой войне? Именно с этой целью -узнать побольше об этой войне -я отправилась к знакомому моего деда, Афанасию Авраамовичу Нагибину.

Этот человек имеет медаль "За отвагу" Ему сейчас восемьдесят семь лет. Узнав, что я хочу расспросить его о войне тысяча девятьсот сорок первого - сорок пятого годов, он изменил выражение своего лица. Оно наполнилось горечью и болью. Все в нем говорило о том, что те годы оставили в его сердце и душе неизгладимый отпечаток потери близких людей и ужаса многолетней кровавой битвы. Вот как все было.

- Война... Никому я такого не пожелаю, даже лютейшему врагу своему. Думаю, что тебе будет интересно послушать одну историю. Родом я из Петербурга. Наверное, сознание того, что я и мои товарищи из Петербурга, прибавило нам силы и собранности и того чувства отвественности, которое сразу проявляет характер каждого и формирует общий характер всех. Мы уже знали, как пахнут порох и кровь. Мы поняли, как нелепа смерть и как прекрасна жизнь удивительного мира и что этот удивительный мир мир надо защищать своей жизнью и кровью. Мы воевали на острове Гангут, где когда-то Петр окончательно и навсегда разгромил шведов. Мы намертво вросли в каменную землю полуострова.

Немцы были под Москвой, потом они окружили Ленинград. Металл, огонь, смерть.. Приутюженная танками земля горит и кровоточит. Она молчит, эта все видевшая земля. И мы стояли насмерть, стояли, зарывшись в эту праматерь-землю, в четырехстах пятидесяти километрах от зажатого в железо и огонь Ленинграда. Мы отбиваемся и сами наступаем. Мы забираем девятнадцать островов. С полуострова Ханко вернулось около двадцати пяти тысяч человек, храбрецов, не знавших отступления.

За плечами каждого из нас, живущих сейчас, стоят десять, а то больше убитых товарищей. Но даже, ушедшие из жизни, они, с нами присутствуют в нашей жизни своим подвигом, своей кровью. Я помню, как мы вдвоем с другом, Витей Мещериковым. шли по дороге, по тернистому, испещренному рваными воронками льду из Кронштадта. Пронзительный ветер продувает наши шинелишки, стянутые ремнями до последней дырки. Мы уже убедились в том, что голод - страшная штука. Это ужасное чувство, как будто в животе совсем нет ничего и он сжимается. На дорогу нам дали селедку на двоих, два кусочка хлеба и четыре кусочка сахару. Особо не насытишься. Метель, мороз, а мы идем, идем не останавливаясь. Мы уже разошлись. Если мы сядем, надо будет начинать всё сначала. Опять вставать и опять расходиться. Ветер свистит в дулах наших карабинов каким-то знобящим душу свистом. Снег и лед. Помню, холодно было. Пальцы ног так обмерзли, что появились ощущения, как будто они отрублены. И все-таки мы добираемся до Ленинграда в серые сумерки. Ленинград призрачен, как тень, и редкие люди тоже призрачны. Кажется, будто ты попал в странную злую сказку. Около Летнего сада мы садимся в сугроб и ложимся на снег, раскинув руки.

Через некоторое время какая-то женщина остановилась около нас. Она долго смотрела, прежде чем задать вопрос "Живые?". Этот вопрос возвращает нас в реальный мир и поднимает с примятого снега.

В экипаже, выпив кипятку, мы забираемся на нары и спим, как мертвые. Утром отправляемся к нашей бригаде. На дорогу нам снова дают ничтожные порции: одну селедку, пару тоненьких кусочков хлеба и два куска мыла, как будто его тоже можно есть, и мы идем по полупустому, заснеженному городу.

Вмерзшие в снег троллейбусы и трамваи чудовищны и нелепы, как мертвые мамонты, и провода, густо опушенные инеем, провисают почти до сугробов...

Метель успокаивается. Мороз сух. Мы в пути. Вдруг мы нагоняем женщину. Она тащит по снегу, перекинув веревку через плечо, лист фанеры. На фанере сверток, очертанием напоминающий тело подростка, фанера скрипит. Женщина останавливается через каждые три шага. Мы, не сговариваясь, подходим к ней с двух сторон, беремся за веревку. Она молчит. Мы сворачиваем около Смольного, укрытого, как паутиной, маскировочной сетью, у Охтинскому мосту и у моста присаживаемся на сугроб. Витя вынимает наши запасы, и мы делим их на троих.

- Дочка это, Нина Яблока, - говорит женщина - перед смертью прошла все.

Итак, мы снова поднимаемся и, миновав мост, прощаемся. Женщина, остановившись, смотрит на нас так ласково, так пронзительно. Сколько раз потом я вспоминал эту женщину, ее взгляд.

Мы с Витей связаны с этой женщиной навсегда. Помню, после войны я ее раз на Пискаревском кладбище увидел, склоненной около могилы. Я не окликнул ее и не стал расспрашивать, чтобы не мешать ей в ее печали, святой и вечной. А когда спустя минуты три, оглянулся в ее сторону, ее уже не было, а на краю братской могилы в ослепительном белом снегу лежало, горело, цвело ослепительное, алое яблоко. Вот что делает война...

В этой войне я потерял самого близкого друга. Помню, сидим с ней в землянке в уголке, остальные спят. А он вдруг достает из кармана старую, изрядно потрепанную фотокарточку. На ней были изображены я, он и моя мать. Она нас нежно обнимает. Помню, от ее рук исходил такой мягкий запах хлеба. Так вот сидим мы с Сергеем, и он мне говорит: "Люблю я тебя, как брата. И мать твою люблю, никогда ее забуду. Вот кончится война, поедем к ней. Вот она обрадуется! Помнишь, она всё о шали пуховой мечтала. Купим шаль! И заживем!"

Раздались взрывы взрывы и пулемётные очереди. Командир послал троих солдат в разведку. В их числе был и Сережа. Они не вернулись, но, проходя мимо рощицы близ землянки, я увидел нечто белое. Присмотревшись, увидел фотографию Серёжи. Я взял её и с ужасом прочитал на обратной стороне кровавую надпись: "Я буду любить вас...". Не успел, не хватило сил дописать слово всегда. "Нагибин, в строй" - послышался голос командира.

Главное, помни, пока в земле находят каски, танки, самолеты и не похороненные останки людей, война не окончена, она продолжается...

Быстрова Екатерина, 9 класс, г.Озерск Челябинской области, 2000